Александр МИШУЛОВИЧ
О пророках и пророчествах
Итак по плодам их узнаете их.
От Матфея 7:20
!.
Капитан объявляет по радио:
— Наш самолет вошел в воздушное пространство Королевства Саудовской Аравии. Допивайте ваши спиртные напитки. Шкаф с алкоголем заперт и опечатан.
На земле меня встречает щит с предупреждением: запрещены к ввозу литература политическая и религиозная, порнография, спиртные напитки, а сверху, крупными буквами «За контрабанду наркотиков — смерть!!!».
Это — моя первая встреча с исламским миром. Впрочем, не совсем. Когда-то давно я ехал в плацкартном вагоне поезда Махачкала — Москва. Темнело, я отвернулся от окна, за которым проносились красоты Северного Кавказа. Все мои попутчики стояли на карачках на неудобных вагонных полках и что-то бормотали на непонятном наречии. Дикий народ, дети гор, — подумал я ильф-и-петровской фразой (мы тогда все знали наизусть «Двенадцать стульев»).
Но здесь я в новеньком с иголочки городе. Модернистские здания вдоль широких улиц, запруженных машинами. Только белые минареты придают местный колорит экстратерриториальному городскому силуэту. И щит-указатель над скоростной дорогой: в Мекку налево, в Медину — направо. Но и здесь Коран предписывает молиться пять раз в день, предварительно вымыв руки до локтя и ноги до щиколотки. И на время молитвы жизнь замирает: запираются магазины, телевизоры прерывают передачи и показывают только священную Каабу. В конторе, где я работаю, трудовой коллектив выстраивается лицом к стенке и становится на четвереньки, обращая лица в сторону Мекки. И ежедневно в час вечерней молитвы, проходя мимо бензоколонки по дороге с работы, я наблюдаю, как покупатели среди насосов и штабелей шин принимают молитвенные позы, ягодицами к предзакатному солнцу.
В остальном — город как город. Только развлечений немного. Естественно, ни театров, ни кино нет. По телевидению последние известия читает дикторша, укутанная в чадру, — правительство бережет своих подданных от соблазна. Поэтому в попавшемся мне американском журнале белой бумажкой размером в почтовую марку залеплена фотография какой-то красавицы в купальнике. И еще знающие люди советуют не выходить из гостиницы без паспорта: полиция может потребовать документы без всякого повода. Но провести здесь месяц не так уж тяжело. Гостиница вполне комфортабельна. Торговые центры полны народу. Больше всего ювелирных лавок, — наверно, под каждой чадрой затаились браслеты и ожерелья. И еще много магазинов оптических: фирменная оправа, воткнутая в чадру, — это единственное, чем местная модница может похвастаться на улице. Тут же в кафе мужчины едят свои пиццы и сосиски публично, а их спутницы жизни — отдельно, в беседках, наглухо отгороженных вьющимися растениями.
После этой поездки прошло несколько лет. А потом солнечным сентябрьским утром мой сын позвонил из Нью-Йорка. Там было пять минут десятого утра. Oн уже вышел из дома, чтобы пройти два коротких квартала до станции метро в вестибюле WorldTradeCenter, когда на его глазах первый самолет врезался в башню. После этого связь прервалась на бесконечно долгие четыре часа. Только когда чудовищная перегрузка телефонных линий немного спала, он, наконец, позвонил из безопасного места на другом берегу Гудзона.
Я уже не помню, когда в тот день впервые были названы эти имена — Аль-Каида и Бен-Ладен. Но вскоре слова: «ислам», «терроризм», «фундаментализм», «воинствующий», «мусульманский» — в разных комбинациях уже заполнили газеты и эфир. Правда, все говорившие, начиная с президента Соединенных Штатов, не забывали напомнить, что ислам — это религия мира и что террористы вовсе не представляют интересы миллионов верующих. Кто-то даже научно объяснял, что богословские взгляды Бен-Ладена идут вразрез с позицией ведущих авторитетов в этой области.
В этом хоре отсутствовали только осуждающие голоса мусульман — духовенства, ученых, деятелей культуры, просто граждан. То есть голоса были, но в лучшем случае, после нескольких обязательных «да, конечно» шло многозначительное «но»: ведь Америка сама накликала эту беду — своей эксплуатацией арабов, своим вмешательством или невмешательством в дела мусульманских стран, своей грубо материалистической цивилизацией, своим культурным империализмом. А пуще всего — своей поддержкой Израиля.
Как же так получилось, что кроткая религия мира послужила если не причиной, то оправданием самого кровавого преступления на территории Соединенных Штатов — не в мрачном Средневековьe, а в наши дни?
2
Согласно мусульманской традиции, к Мухаммеду, сорокалетнему купцу из города Мекка на западе Аравийского полуострова, Бог послал архангела Гавриила, чтобы продиктовать ему основные положения Учения. Бог избрал Мухаммеда, чтобы тот стал последним в ряду таких пророков, как Ибрагим (Авраам), Муса (Моисей) и Исса (Иисус). И хотя Учение вобрало в себя многое из канонов иудаизма и христианства, но именно Мухаммеду, благодаря его моральному совершенству и полной безгрешности, было дано нести в массы божественное откровение в самом чистом и окончательном виде.
Случилось это в 610 году нашей эры. Через три года, в соответствии со своей божественной миссией, Мухаммед начал проповедовать новую религию, которая получила название ислама, т. е. покорности Богу. Число последователей Мухаммеда в Мекке росло, это стало беспокоить местную общину, так что в 622 году пророк бежал в Медину. Так ислам сделал первый шаг к распространению по всему миру. С этого года мусульмане ведут свое летоисчисление.
Война оказалась на повестке дня ислама почти немедленно. Конечно, ислам был религией мира, но, как сказано в Коране, «позволено воевать тем, против кого совершена несправедливость, и Аллах может даровать им победу». Едва укрепив свою власть над общиной в Медине, Мухаммед начал войну с языческим племенем курайш, правившим Меккой. Первым актом этой войны было нападение на караван купцов, следовавший в Мекку из Сирии. Потом настала очередь хейбарских евреев, которые были «самыми большими подстрекателями против мусульман, заключали союз с каждым, кто враждебно относился к Пророку». Через восемь лет после своего бегства Мухаммед во главе десятитысячного войска победоносно вернулся в Мекку. Так ислам стал верой его бывших земляков, а община его последователей («умма») начала свое превращение в империю. В этой общине Мухаммед был не только духовным главой, но законодателем, и судьей, и правителем. Он собирал налоги, объявлял войну и заключал мир.
После смерти пророка его наследники — халифы — продолжали нести его учение вне границ тогдашнего арабского мира, — конечно, военным путем. Сначала это был Ближний Восток: Сирия, нынешний Ирак, Египет, Персия. Потом — Северная Африка, Испания. К концу VII века империя халифов простиралась на восток до границ Индии и Китая, на запад вдоль берегов Средиземного моря до Атлантического океана. Только победа Карла Мартелла в битве при Пуатье в 732 году остановила продвижение ислама в Западную Европу.
Одновременно с этим шла кровавая борьба внутри ислама. Из непосредственных наследников Мухаммеда, «праведных халифов», первый, его друг и соратник Абу-Бакр, был, вероятно, отравлен. Следующие трое были убиты. Убийство Утмана, третьего халифа, в 656 году послужило толчком к расколу ислама на суннитов и шиитов. Последние признавали единственным законным наследником Пророка только Али, его родственника и одного из ранних последователей. Разгорелась первая — но не последняя — гражданская война. Али был избран халифом, но был убит всего через два года...
3
...Двенадцать веков спустя в самом сердце Западной Европы возникает новое Учение. Пророк его — Карл Маркс, молодой, революционно настроенный философ. Конечно, он не получал прямых инструкций от Бога: шел XIX век, век просвещения и научного прогресса.
И Маркс, и его последователи не уставали и не устают повторять, что их учение есть Учение прежде всего научное. Но на самом деле многое в нем несет в себе печать религиозности. Главные положения Учения предлагается принять на веру как некое откровение. Тридцатилетний Маркс начинает «Коммунистический Манифест» безоговорочным заявлением: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Никаких доказательств этого тезиса приведено не было ни тогда, ни в дальнейшем. Но, пройдя без изменений через все его творчество в последующие 35 лет, тезис этот стал символом веры нового Учения.
В марксистский катехизис вошли и другие догматы: абсолютное и относительное обнищание пролетариата; грядущий фатальный кризис капитализма; неизбежный приход коммунизма, который решит все конфликты, связанные с собственностью, эксплуатацией и отчуждением труда. Все это было и осталось недоказанным и недоказуемым.
Так что же мешает назвать марксистское учение своего рода религией? Уже при жизни Маркса окружали преданные почитатели (марксята, как выражался А. И. Герцен). У марксизма даже был своего рода верховный апостол — Фридрих Энгельс. Он сделал все возможное для посмертного обожествления фигуры Маркса, — пожертвовав даже своей собственной, вполне заслуженной репутацией. Имелся и свой Предтеча. Это был Мозес Гесс, теоретик немецкого «истинного социализма», приобщивший к социалистическим идеям молодых гегельянцев Маркса и Энгельса.
Конечно, Маркс возмутился бы такой постановкой вопроса. Ведь религия — это опиум народа (фраза, заимствованная у того же Мозеса Гесса). И метод его — строго научный. Достаточно взглянуть хотя бы на его скрупулезные вычисления в «Капитале»: приняв множество произвольных допущений, он доказывал, что прибавочная стоимость гипотетической фабрики составит ровно 153 11/13% — именно так: одиннадцать тринадцатых. И «истинный социализм» они с Энгельсом, не стесняясь в выражениях, обругали в «Манифесте». И он сам неоднократно говорил, что не считает себя марксистом. Но до сегодняшнего дня 160 лет истории не поколебали веру поредевших рядов мирового марксистского движения в своего пророка.
После 1917 года марксизм из философской доктрины стал официальной верой на одной шестой земной суши. Как и ислам, эта идеология поставила вне закона другие учения, будь то политические, философские или религиозные в прямом смысле слова. Последовала недолгая полоса борьбы за власть и за право считать себя истинным наследником идей основоположников. Марксизм превратился в государственную атеистическую религию. Впрочем, почему же атеистическую? Мавзолей на главной площади нового мира — сооружение, чуждое любым западным традициям, — стал таким же объектом поклонения, как Священная Кааба в Мекке. И Сталин, Верховный Жрец нового культа, все больше приобретал божественные черты.
(Любопытно, что неоконченное церковное образование не только сформировало литературный стиль Сталина, но и внушило ему, видимо, некое подспудное уважение к религии. Напомню анекдот из воспоминаний Шостаковича, записанных С. Волковым. Пианистка Мария Юдина, получив от Сталина большую сумму в подарок за понравившуюся ему запись концерта Моцарта, написала в ответ, что отдает все эти деньги своей церкви и просит молиться за прощение его, Сталина, грехов. Письмо осталось безнаказанным.)
4
Сравнение марксизма с исламом напрашивается само собой. Тут и продолжение на новом уровне учений предшественников («три источника и три составные части...»), и гонения со стороны господствующего большинства, и эмиграция, и вооруженная борьба, и победное шествие по всему миру. Ислам, зародившись в ограниченном мирке аравийских кочевников, стал мировой религией, где арабы оказались уже в меньшинстве. Подобно тому, как идеи Маркса, выросшие из узкого прочтения западноевропейской истории, по-настоящему стали «материальной силой» вне границ Западной Европы.
Родство марксизма и исламизма идет, впрочем, еще дальше и глубже. Так, в Коране, священной книге ислама, каждое слово — это слово Аллаха и дискуссии не подлежит. «Это писание, о коем нет сомнений; руководство для защиты от зла» (Коран, стих 2.02). «Учение Маркса всесильно, ибо оно верно» (Энгельс).
Удивительно ли, что современный воинствующий ислам так часто, охотно и настойчиво признает свою историческую и философскую связь с коммунистическим движением.
Сайид Кутб, египетский исламистский философ, воспринял марксистское представление о стадиях истории, но добавил исламский постскриптум: он предсказал, что после краха капитализма и коммунизма наступит вековечная исламская эра.
Иранский политолог АзарНафизи отмечает, что исламизм «использует язык, цели и стремления, излагаемые в марксистских трудах, таким же образом, каким он использует основные положения религии. Его лидеры находятся в такой же степени под влиянием Ленина, Сталина, Мао и ЧеГевары, в какой они находятся под влиянием Пророка».
Многие в марксистском лагере видят в действиях исламистов странное воплощение своих предсказаний. Маркс предсказывал, что в индустриальных странах пролетариат будет доведен до нищеты, восстанет и создаст социалистический строй. Вместо этого пролетариат индустриальных стран стал более зажиточным, а его революционный потенциал постепенно увял. Но через некоторое время появились исламисты, начавшие с иранской революции и осуществившие после этого масштабные террористические акты на территории США и других стран Запада. Для сегодняшних европейских ультралевых это знаменует исполнение предсказаний марксизма: Третий Мир восстал против Запада, хотя и под «неправильным» знаменем и с ошибочными целями. В их глазах мусульмане — это «новые рабы» капитализма, которые «должны объединиться с рабочим классом для того, чтобы разрушить капиталистическую систему». В то время, когда коммунистическое движение находится в упадке, итальянские «Новые Красные Бригады» фактически признают «ведущую роль реакционных духовных лиц».
Это выглядит парадоксом. Ведь в мусульманских странах коммунисты всегда подвергались репрессиям. Коммунистические правительства стремились подавить мусульманство, как, впрочем, и другие религии. В Афганистане война между коммунистами и мусульманами в течение нескольких лет заливала страну кровью. Тем не менее марксистско-исламское содружество существует. Достаточно вспомнить о роли Советского Союза на Ближнем Востоке в последние 50 лет. То же подтверждается историей голосования в ООН по всем вопросам, в том числе связанным с международным терроризмом. Ведь недаром палестинские террористы обучались в Москве на командирских курсах «Выстрел». Международный террорист, бывший студент Университета им. Лумумбы, Ильич Рамирес Санчес (его братьев зовут Ленин и Владимир), уже отбывая пожизненное заключение во Франции, принял мусульманство. Стал мусульманином и другой марксист, ведущий теоретик французской компартии Роже Гароди. Когда он был осужден французским судом за публикацию книги, отрицающей нацистский геноцид против евреев, штраф за него ($20000) заплатило правительство Ирана.
Мааджид Наваз, бывший лидер экстремистской организации Хизбут-Тарир, выступая перед комиссией американского Сената, указывал, что корни исламского экстремизма лежат в его фанатической идеологии, а не в бедности и дискриминации. Говоря о параллелях между марксизмом и исламизмом, он подчеркнул, что оба течения видят все мировые конфликты в свете глобальной идеологической борьбы. Сегодня исламисты хотят, чтобы всем миром правил — «по примеру советского блока» — единый Халифат. «Конфликт между исламизмом и капитализмом, — сказал он, — так же неизбежен, как конфликт между капитализмом и коммунизмом».
Вожди мусульманского мира говорят об этом совершенно открыто.
«Мы в процессе исторической войны между Миром Высокомерия и Миром Ислама», — вещает президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад.
«Мы боремся, чтобы уничтожить вас», — вторит Хуссейн Массави, бывший лидер Хезболлы.
«Очень скоро, волею Аллаха, Рим будет завоеван, как был завоеван Константинополь, как предсказал наш Пророк, — прорицает Юнисаль-Асталь, мулла и депутат от Хамаса. — Отсюда ислам распространится на всю Европу и Америку».
5
Майкл Лейтер, директор американского Национального Центра Контртерроризма, считает, что идеология сегодняшних террористов — политическая, а не религиозная. Из всех живущих в мире мусульман лишь малую долю можно причислить к воинствующим исламистам. Эту точку зрения как будто подтверждают социологические исследования Джона Эспозито и Далии Могахед, опубликованные в книге «Кто говорит от имени ислама».
Но почему же все-таки именно в исламе нашла свою опору эта кровавая идеология?
В центре ислама лежит представление о том, что весь мир и все человечество разделены на Дом Ислама (Дар аль-Ислам) и Дом Войны (Дар аль-Харб). Миссия пророка была распространить Дом Ислама на весь мир: «Аллах послал Мухаммеда с истинной религией, чтобы она победила все другие религии» (Коран, стих 48.28). Средства для этого годятся любые. В другом месте Коран говорит: «Те, кто ведут войну против Аллаха и Его посланца и стремятся причинить вред на земле, должны быть убиты, или распяты, или их руки и ноги должны быть отрезаны, или они должны быть брошены в тюрьму; и на том свете они должны быть сурово наказаны» (Коран, стих 5.33). Европейцев еще в XIX веке поражала непоколебимость веры мусульман и невозможность их обращения в христианство. Даже сегодня в мусульманских странах переход в другую веру — это преступление, наказуемое смертью, — по крайней мере, теоретически.
Согласно мусульманскому учению, главная обязанность мусульманина — это джихад, или священная война. Правда, несмотря на внешнее единство ислама, это ключевое понятие толкуют по-разному: есть и такие, кто видят в нем чисто духовный смысл, отвергают терроризм, зовут к сотрудничеству с другими религиями. Но на нынешней мировой арене все слышнее голоса тех, кто говорит о джихаде в открыто милитаристском ключе. Джихад — это война против неверных либо вероотступников, и бойцам в этой войне Коран обещает в награду добычу на этом свете и рай — на том. Главная же цель джихада — привести весь мир под власть ислама.
Традиция терроризма в исламе также существует с давних пор. Часто говорят, что за Аль-Каидой и Бен-Ладеном стоит воинствующая секта вахаббитов, возникшая на территории нынешней Саудовской Аравии примерно в XVIII веке. Но интересно вспомнить о другой секте — измаилитах, бывших вначале религиозными еретиками внутри ислама. В ХI веке в борьбе за власть с разными группировками это течение выродилось в банду наемных убийц, прятавшихся в недоступных горах на севере Персии и убивавших мусульманских принцев и генералов во имя своего таинственного Имама. Чтобы достичь религиозного экстаза, члены этой секты широко употребляли гашиш, отсюда название «хашишины», или «ассасины». Последнее слово обогатило европейские языки как синоним слова «убийца».
Пожертвовать своей жизнью для благородного дела — такое знакомо разным народам. Но только у мусульманских фанатиков убийство-самоубийство стало рутинным. В корне лежит презрение к человеческой жизни, которое свойственно Востоку вообще, а исламу в особенности. Только мусульманская страна (в данном случае Иран) могла послать через минные поля, под огнем иракской артиллерии, десять тысяч детей, повесив каждому на шею «ключ от рая». Как ни сопоставить это с западным представлением о бесконечной ценности человеческой жизни, которое нашло свое отражение в американской Декларации Независимости: жизнь — это первое из неотъемлемых, Богом данных прав человека.
Легко было бы сказать, что воинствующий фанатизм питается нищетой и невежеством. Да, мусульманский мир далеко отстал и от Запада, и от быстро развивающихся стран тихоокеанского бассейна. Но все девятнадцать убийц 11 сентября и все их арестованные или заподозренные сообщники — выходцы из состоятельных семей, часто получившие образование на Западе, в том числе и в Америке.
Американский ученый ФуадАджами прослеживает процесс радикализации, который захватил политику ислама, начиная с 1980-х годов: «Террор, совершаемый в Израиле Хамасом, Исламским Джихадом и Мучениками Аль-Акса, — это генеральная репетиция будущих, еще более страшных актов... Культ мученичества был освящен. Религия... из утешения и ритуала превратилась в боевое оружие».
Сегодня никакое рассуждение о событиях в мире не обходится без понятия глобализации. Мусульманский экстремизм тоже вышел на мировой рынок, и терроризм стал его главным предметом экспорта. Иногда утверждают, что оккупация Израилем «палестинских» земель — это главная причина арабской враждебности по отношению к Западу. Но это не больше, чем дымовая завеса. Как указывает американский журналист ДеннисПрагер, хотя около 25% палестинских арабов — христиане, террористами-самоубийцами бывают только мусульмане. Еще яснее станет картина, если мы посмотрим, что делается в мире: мусульманское меньшинство воюет против большинства на Филиппинах, в Индии (Кашмир), в Чечне, на Балканах, на Восточном Тиморе. Мусульманское большинство пытается уничтожить «неверных» в Судане (христиане и язычники), Иране (бахаи), Индонезии (индусы и китайцы), Египте (христиане-копты). По всей Африке (Уганда, ЦАР, Камерун, Нигерия) мусульмане рвутся к власти, чтобы установить теократическую диктатуру. В мирном Таиланде участились убийства мусульманами буддийских монахов. И, наконец, в Алжире исламские фанатики ведут кровавую партизанскую войну против недостаточно ортодоксальных единоверцев. По сути дела, в сегодняшнем мире мусульмане так или иначе замешаны в любом вооруженном конфликте.
6
Так что же случилось с исламом? Ведь первое тысячелетие своего существования мусульманство было самой динамичной силой тогдашнего мира. В халифате процветали ремесла и торговля, философия и наука Индии и Персии плодотворно сливались с интеллектуальной традицией Средиземноморья, и границы империи раздвигались. Но в этих успехах уже было заложено зерно будущего упадка.
По мере того, как центр тяжести ислама перемещался — сначала в Дамаск, потом в Багдад, Каир и, наконец, в Константинополь, — менялся состав народов, населявших империю. Чтобы удержать вместе всю эту разнородную массу, требовалась абсолютная монархия с ее неизбежными атрибутами — бюрократией и военной элитой. Вопреки эгалитарным корням ислама, божественное происхождение власти и единая государственная религия стали идеальной почвой для неограниченного абсолютизма. Оттоманская империя, унаследовавшая лидерство в мусульманском мире, достигла своего расцвета в XVI веке, но после этого уже начался застой — политический, экономический и культурный.
История знает примеры того, как страна или нация достигает вершины влияния в мире, даже становится предметом зависти и подражания, а потом тихо сходит на нет. Вспомните заокеанские империи Испании и Голландии, — чтобы не напоминать о более недавних примерах. Но ничто не идет в сравнение с глубиной экономического и политического кризиса в мусульманском мире. Вот цифры, собранные Всемирным Банком (2008). Богатая Саудовская Аравия даже при нынешних ценах на нефть может похвастаться валовым национальным доходом около $20000 на душу населения — меньше израильского $25900. Другая нефтяная держава, Исламская Республика Иран с $10600 на душу населения, стоит уже на одной ступеньке с Белоруссией и Сербией. Что уж говорить о Пакистане ($2600 — рядом с Монголией) или Египте ($5400, чуть пониже Эль-Сальвадора). Подстать и культурный уровень. По данным ЮНЕСКО, в Ираке и Пакистане неграмотны больше 40% мужчин и три четверти женщин. На этом фоне Саудовская Аравия и Иран выглядят не так уж плохо: там неграмотны только 17% мужчин и вдвое больше женщин.
Идеологи ислама часто пытались объяснить эту отсталость кознями чужеземцев — от западного империализма до (представьте себе) монгольского вторжения в XIII веке. Мало кто в мусульманском мире осмеливается взглянуть на причины внутренние.
Бернард Луис, ведущий американский историк-исламовед, признанный даже в арабском мире (редкая честь для еврея), тоже ищет ответа на вопрос: почему деградировала мусульманская цивилизация? Он указывает на отсутствие свободы как основную причину упадка. Чего стоят хотя бы законы, исключающие женщин из активной жизни, лишая общество половины его талантов и энергии. Но главное, считает он, — это полное слияние религиозного и гражданского начал в мусульманстве. В те времена, когда христианская Европа все более определенно проводила черту между государством и церковью («Богово — Богу, кесарево — кесарю»), в мусульманстве «кесаря» не было: Аллах был главой мусульманского сообщества, а Пророк и его наследники действовали как его наместники на земле.
Часто можно услышать такое оправдание: ислам еще слишком молод по сравнению с другими великими религиями. Но иной раз кажется, что мусульманство так никогда и не вышло из детского возраста. Споры вокруг основ веры, многообразие богословских течений, реформация — всего этого не было в мусульманском мире за все четырнадцать столетий его существования. И конечно же, не было ни Возрождения, ни тем более Просвещения. В результате мир этот как бы остался в ином временном измерении.
В самом деле, можно ли представить себе сегодня верующего иудея, который требовал бы забить камнями до смерти неверную жену? Или католика, призывающего к сожжению еретиков на кострах? Даже самые упорные сталинисты вряд ли захотели бы возврата к показательным процессам 30-х годов или китайской Культурной революции.
Но есть еше мусульманские страны, где и отрубание рук за воровство, и побивание камнями остаются юридической нормой. Когда религиозные авторитеты объявили еретической книгу писателя СалманаРушди, сам айятолла Хомейни издал «фатву» — декрет, обязующий любого правоверного наказать смертью «отступника». И в то время, когда Запад давно отказался от идеи строительства мировых империй, воинствующие исламисты призывают к возрождению всемирного халифата.
Как может выглядеть новый халифат, видно на примере Ирана. На первый взгляд, страна идет в ногу с веком, — по крайней мере, по части военной промышленности. И правит ею не какой-нибудь восточный деспот, а парламент. Президент, он же глава правительства, избирается всенародным голосованием. Но на самом деле высшая власть находится в руках религиозного руководства. Муллы, входящие в подобие политбюро под названием «Собрание экспертов», отбрасывают негодных кандидатов в парламент и на пост президента. Они же выбирают Верховного Вождя. А верховный вождь, согласно конституции, командует вооруженными силами, объявляет войну и мир, назначает высшие судебные органы, все командование армии и Революционной гвардии, а также главу радио и телевидения. И главное — утверждает результаты выборов и, если надо, снимает с работы президента. А сам демократически избранный президент — это на самом деле что-то вроде знакомого нам «всероссийского старосты».
Сегодняшний Иран — это образец, с позволения сказать, монолитного единства религиозного «руководства» с формально выборным правительством и повседневной жизнью подданных. Муллы не только предрешают результаты выборов, но и подвергают цензуре искусство и средства массовой информации, определяют содержание учебных программ и нормы поведения.
А теперь замените в этой формуле религию на идеологию. Разве нам не знакома практика, когда идейная чистота была ключом оценки музыки и биологии, экономической теории и теории относительности, не говоря уж о школьных учебниках и избирательных бюллетенях? Что из этого вышло, хорошо известно. Голландский политический деятель ГеертВильдерт не так уж преувеличивает, приравнивая тоталитарную идеологию воинствующего ислама к коммунизму и нацизму.
6
Во всем мире живут примерно полтора миллиарда мусульман. Можно ли судить о их подавляющем большинстве — о мирных, дружелюбных, законопослушных людях — по преступлениям горсточки экстремистов?
Наверное, нельзя. Но так же нельзя и закрывать глаза на неумолимую власть идеологии и культуры ислама над всеми аспектами жизни мусульманской общины.
Сегодня в Европе мусульман около 50 миллионов, это выходцы из всех стран мира — Пакистана, Северной Африки, Турции, Индии. И это число растет неудержимо. По оценкам разных демографов, через 5–10 лет мусульмане составят четверть нселения Европы. Уже сейчас в Марселе, Роттердаме, Мальмё мусульман 25% всего населения. В Париже, Лондоне, Осло, Копенгагене этот процент между 10 и 15.
Угрожают ли эти цифры существованию той европейской цивилизации, которую мы знаем? Ведь за тысячи лет Европа приняла многих пришельцев. Кого сейчас волнует, что предки нынешних романских народов — это большей частью германские варвары, а вовсе не древние римляне. А славянская Русь, впитавшая гены и тюрков, и финнов, и монголов? Не говоря уж об эмигрантской Америке, где потомков немцев, ирландцев, итальянцев больше, чем чистокровных англичан.
Разница заключается именно в ассимиляции. В Западной Европе эмигранты-мусульмане стремятся отгородиться от прочего населения как культурными, так и физическими барьерами. Многие из них, особенно молодежь, не в состоянии найти работу и живут только на пособия в домах, субсидируемых щедрыми западными социальными программами. Пару лет назад весь мир облетели известия из Парижа: молодые погромщики из арабских пригородов поджигали на улицах автомобили, нападали на магазины, автобусы, санитарные машины. Но такие гетто существуют и в других крупных городах. И их обитатели — это главный резерв исламских экстремистов. Один за другим опросы общественного мнения рисуют тревожную картину. Половина французских мусульман считают лояльность по отношению к исламу более важной, чем к Франции, а треть одобряют действия террористов-самоубийц. Половина мусульман в Голландии «понимают» террористов, совершивших атаку в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Треть студентов-мусульман в Англии поддерживают идею всемирного халифата.
Наверное, все-таки неправы те, кто утверждает, что массовая миграция мусульман на Запад намеренно ставит своей целью поглощение Запада исламом. Материальное благополучие западной жизни может быть более сильным магнитом, чем далеко идущие религиозные устремления. Может быть, «умеренные» мусульмане смогут противостоять экстремизму. Но пока именно экстремисты при громовом безмолвии масс определяют видимый окружающему миру облик ислама. И когда религия сливается с политикой, становится трудно провести черту между духовными заветами Пророка и радикальной идеологией исламизма.
Можно ли сегодня винить Мухаммеда и Коран в том, что творят сегодня их воинствующие последователи? Наверное, нет. Но ведь и Карл Маркс не может отвечать за ГУЛаг. И тем не менее...
Давайте еще раз вспомним историю. В совсем еще недавнем ХХ веке марксизм владел умами и сердцами миллионов — от жрецов университетской науки до повстанцев в южноамериканских джунглях. Вслед за Марксом философы стремились не только объяснить мир, но и изменить его. Ради обещанного светлого будущего проливалась кровь в России и Китае, во Вьетнаме и Камбодже, в Эфиопии и на Кубе. Понадобились десятилетия, чтобы человечество увидело идейное банкротство марксистского движения.
Сейчас, как тысячу лет назад, ислам шагает далеко за пределами мест своего рождения. Как писал в «Континенте» Александр Кырлежев*, «...религиозно-цивилизационное противостояние Запада и исламского Востока является действительным и очень острым противостоянием. По существу, речь идет о жизни и смерти». Английские ученые Т. Дж. Линч и Р. С. Синг говорят о том, что для победы над джихадистским исламом требуются «реформа ислама, отделяющая мечеть от государства, модернизация арабского и мусульманского общества и истинное самоуправление».
Но пока мы видим, куда ведут мусульман те, кто сделал смерть и разрушение символом веры своей религии. Образ террориста-самоубийцы, по выражению Бернарда Луиса, становится метафорой для всего мира ислама.
Смогут ли здоровые элементы в мусульманском мире остановить этот марш смерти, чтобы не быть похороненными под лавиной катастрофического крушения?..
Статья рпубликована в журнале "Континент" в 2008 году. "
О пророках и пророчествах
Итак по плодам их узнаете их.
От Матфея 7:20
!.
Капитан объявляет по радио:
— Наш самолет вошел в воздушное пространство Королевства Саудовской Аравии. Допивайте ваши спиртные напитки. Шкаф с алкоголем заперт и опечатан.
На земле меня встречает щит с предупреждением: запрещены к ввозу литература политическая и религиозная, порнография, спиртные напитки, а сверху, крупными буквами «За контрабанду наркотиков — смерть!!!».
Это — моя первая встреча с исламским миром. Впрочем, не совсем. Когда-то давно я ехал в плацкартном вагоне поезда Махачкала — Москва. Темнело, я отвернулся от окна, за которым проносились красоты Северного Кавказа. Все мои попутчики стояли на карачках на неудобных вагонных полках и что-то бормотали на непонятном наречии. Дикий народ, дети гор, — подумал я ильф-и-петровской фразой (мы тогда все знали наизусть «Двенадцать стульев»).
Но здесь я в новеньком с иголочки городе. Модернистские здания вдоль широких улиц, запруженных машинами. Только белые минареты придают местный колорит экстратерриториальному городскому силуэту. И щит-указатель над скоростной дорогой: в Мекку налево, в Медину — направо. Но и здесь Коран предписывает молиться пять раз в день, предварительно вымыв руки до локтя и ноги до щиколотки. И на время молитвы жизнь замирает: запираются магазины, телевизоры прерывают передачи и показывают только священную Каабу. В конторе, где я работаю, трудовой коллектив выстраивается лицом к стенке и становится на четвереньки, обращая лица в сторону Мекки. И ежедневно в час вечерней молитвы, проходя мимо бензоколонки по дороге с работы, я наблюдаю, как покупатели среди насосов и штабелей шин принимают молитвенные позы, ягодицами к предзакатному солнцу.
В остальном — город как город. Только развлечений немного. Естественно, ни театров, ни кино нет. По телевидению последние известия читает дикторша, укутанная в чадру, — правительство бережет своих подданных от соблазна. Поэтому в попавшемся мне американском журнале белой бумажкой размером в почтовую марку залеплена фотография какой-то красавицы в купальнике. И еще знающие люди советуют не выходить из гостиницы без паспорта: полиция может потребовать документы без всякого повода. Но провести здесь месяц не так уж тяжело. Гостиница вполне комфортабельна. Торговые центры полны народу. Больше всего ювелирных лавок, — наверно, под каждой чадрой затаились браслеты и ожерелья. И еще много магазинов оптических: фирменная оправа, воткнутая в чадру, — это единственное, чем местная модница может похвастаться на улице. Тут же в кафе мужчины едят свои пиццы и сосиски публично, а их спутницы жизни — отдельно, в беседках, наглухо отгороженных вьющимися растениями.
После этой поездки прошло несколько лет. А потом солнечным сентябрьским утром мой сын позвонил из Нью-Йорка. Там было пять минут десятого утра. Oн уже вышел из дома, чтобы пройти два коротких квартала до станции метро в вестибюле WorldTradeCenter, когда на его глазах первый самолет врезался в башню. После этого связь прервалась на бесконечно долгие четыре часа. Только когда чудовищная перегрузка телефонных линий немного спала, он, наконец, позвонил из безопасного места на другом берегу Гудзона.
Я уже не помню, когда в тот день впервые были названы эти имена — Аль-Каида и Бен-Ладен. Но вскоре слова: «ислам», «терроризм», «фундаментализм», «воинствующий», «мусульманский» — в разных комбинациях уже заполнили газеты и эфир. Правда, все говорившие, начиная с президента Соединенных Штатов, не забывали напомнить, что ислам — это религия мира и что террористы вовсе не представляют интересы миллионов верующих. Кто-то даже научно объяснял, что богословские взгляды Бен-Ладена идут вразрез с позицией ведущих авторитетов в этой области.
В этом хоре отсутствовали только осуждающие голоса мусульман — духовенства, ученых, деятелей культуры, просто граждан. То есть голоса были, но в лучшем случае, после нескольких обязательных «да, конечно» шло многозначительное «но»: ведь Америка сама накликала эту беду — своей эксплуатацией арабов, своим вмешательством или невмешательством в дела мусульманских стран, своей грубо материалистической цивилизацией, своим культурным империализмом. А пуще всего — своей поддержкой Израиля.
Как же так получилось, что кроткая религия мира послужила если не причиной, то оправданием самого кровавого преступления на территории Соединенных Штатов — не в мрачном Средневековьe, а в наши дни?
2
Согласно мусульманской традиции, к Мухаммеду, сорокалетнему купцу из города Мекка на западе Аравийского полуострова, Бог послал архангела Гавриила, чтобы продиктовать ему основные положения Учения. Бог избрал Мухаммеда, чтобы тот стал последним в ряду таких пророков, как Ибрагим (Авраам), Муса (Моисей) и Исса (Иисус). И хотя Учение вобрало в себя многое из канонов иудаизма и христианства, но именно Мухаммеду, благодаря его моральному совершенству и полной безгрешности, было дано нести в массы божественное откровение в самом чистом и окончательном виде.
Случилось это в 610 году нашей эры. Через три года, в соответствии со своей божественной миссией, Мухаммед начал проповедовать новую религию, которая получила название ислама, т. е. покорности Богу. Число последователей Мухаммеда в Мекке росло, это стало беспокоить местную общину, так что в 622 году пророк бежал в Медину. Так ислам сделал первый шаг к распространению по всему миру. С этого года мусульмане ведут свое летоисчисление.
Война оказалась на повестке дня ислама почти немедленно. Конечно, ислам был религией мира, но, как сказано в Коране, «позволено воевать тем, против кого совершена несправедливость, и Аллах может даровать им победу». Едва укрепив свою власть над общиной в Медине, Мухаммед начал войну с языческим племенем курайш, правившим Меккой. Первым актом этой войны было нападение на караван купцов, следовавший в Мекку из Сирии. Потом настала очередь хейбарских евреев, которые были «самыми большими подстрекателями против мусульман, заключали союз с каждым, кто враждебно относился к Пророку». Через восемь лет после своего бегства Мухаммед во главе десятитысячного войска победоносно вернулся в Мекку. Так ислам стал верой его бывших земляков, а община его последователей («умма») начала свое превращение в империю. В этой общине Мухаммед был не только духовным главой, но законодателем, и судьей, и правителем. Он собирал налоги, объявлял войну и заключал мир.
После смерти пророка его наследники — халифы — продолжали нести его учение вне границ тогдашнего арабского мира, — конечно, военным путем. Сначала это был Ближний Восток: Сирия, нынешний Ирак, Египет, Персия. Потом — Северная Африка, Испания. К концу VII века империя халифов простиралась на восток до границ Индии и Китая, на запад вдоль берегов Средиземного моря до Атлантического океана. Только победа Карла Мартелла в битве при Пуатье в 732 году остановила продвижение ислама в Западную Европу.
Одновременно с этим шла кровавая борьба внутри ислама. Из непосредственных наследников Мухаммеда, «праведных халифов», первый, его друг и соратник Абу-Бакр, был, вероятно, отравлен. Следующие трое были убиты. Убийство Утмана, третьего халифа, в 656 году послужило толчком к расколу ислама на суннитов и шиитов. Последние признавали единственным законным наследником Пророка только Али, его родственника и одного из ранних последователей. Разгорелась первая — но не последняя — гражданская война. Али был избран халифом, но был убит всего через два года...
3
...Двенадцать веков спустя в самом сердце Западной Европы возникает новое Учение. Пророк его — Карл Маркс, молодой, революционно настроенный философ. Конечно, он не получал прямых инструкций от Бога: шел XIX век, век просвещения и научного прогресса.
И Маркс, и его последователи не уставали и не устают повторять, что их учение есть Учение прежде всего научное. Но на самом деле многое в нем несет в себе печать религиозности. Главные положения Учения предлагается принять на веру как некое откровение. Тридцатилетний Маркс начинает «Коммунистический Манифест» безоговорочным заявлением: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Никаких доказательств этого тезиса приведено не было ни тогда, ни в дальнейшем. Но, пройдя без изменений через все его творчество в последующие 35 лет, тезис этот стал символом веры нового Учения.
В марксистский катехизис вошли и другие догматы: абсолютное и относительное обнищание пролетариата; грядущий фатальный кризис капитализма; неизбежный приход коммунизма, который решит все конфликты, связанные с собственностью, эксплуатацией и отчуждением труда. Все это было и осталось недоказанным и недоказуемым.
Так что же мешает назвать марксистское учение своего рода религией? Уже при жизни Маркса окружали преданные почитатели (марксята, как выражался А. И. Герцен). У марксизма даже был своего рода верховный апостол — Фридрих Энгельс. Он сделал все возможное для посмертного обожествления фигуры Маркса, — пожертвовав даже своей собственной, вполне заслуженной репутацией. Имелся и свой Предтеча. Это был Мозес Гесс, теоретик немецкого «истинного социализма», приобщивший к социалистическим идеям молодых гегельянцев Маркса и Энгельса.
Конечно, Маркс возмутился бы такой постановкой вопроса. Ведь религия — это опиум народа (фраза, заимствованная у того же Мозеса Гесса). И метод его — строго научный. Достаточно взглянуть хотя бы на его скрупулезные вычисления в «Капитале»: приняв множество произвольных допущений, он доказывал, что прибавочная стоимость гипотетической фабрики составит ровно 153 11/13% — именно так: одиннадцать тринадцатых. И «истинный социализм» они с Энгельсом, не стесняясь в выражениях, обругали в «Манифесте». И он сам неоднократно говорил, что не считает себя марксистом. Но до сегодняшнего дня 160 лет истории не поколебали веру поредевших рядов мирового марксистского движения в своего пророка.
После 1917 года марксизм из философской доктрины стал официальной верой на одной шестой земной суши. Как и ислам, эта идеология поставила вне закона другие учения, будь то политические, философские или религиозные в прямом смысле слова. Последовала недолгая полоса борьбы за власть и за право считать себя истинным наследником идей основоположников. Марксизм превратился в государственную атеистическую религию. Впрочем, почему же атеистическую? Мавзолей на главной площади нового мира — сооружение, чуждое любым западным традициям, — стал таким же объектом поклонения, как Священная Кааба в Мекке. И Сталин, Верховный Жрец нового культа, все больше приобретал божественные черты.
(Любопытно, что неоконченное церковное образование не только сформировало литературный стиль Сталина, но и внушило ему, видимо, некое подспудное уважение к религии. Напомню анекдот из воспоминаний Шостаковича, записанных С. Волковым. Пианистка Мария Юдина, получив от Сталина большую сумму в подарок за понравившуюся ему запись концерта Моцарта, написала в ответ, что отдает все эти деньги своей церкви и просит молиться за прощение его, Сталина, грехов. Письмо осталось безнаказанным.)
4
Сравнение марксизма с исламом напрашивается само собой. Тут и продолжение на новом уровне учений предшественников («три источника и три составные части...»), и гонения со стороны господствующего большинства, и эмиграция, и вооруженная борьба, и победное шествие по всему миру. Ислам, зародившись в ограниченном мирке аравийских кочевников, стал мировой религией, где арабы оказались уже в меньшинстве. Подобно тому, как идеи Маркса, выросшие из узкого прочтения западноевропейской истории, по-настоящему стали «материальной силой» вне границ Западной Европы.
Родство марксизма и исламизма идет, впрочем, еще дальше и глубже. Так, в Коране, священной книге ислама, каждое слово — это слово Аллаха и дискуссии не подлежит. «Это писание, о коем нет сомнений; руководство для защиты от зла» (Коран, стих 2.02). «Учение Маркса всесильно, ибо оно верно» (Энгельс).
Удивительно ли, что современный воинствующий ислам так часто, охотно и настойчиво признает свою историческую и философскую связь с коммунистическим движением.
Сайид Кутб, египетский исламистский философ, воспринял марксистское представление о стадиях истории, но добавил исламский постскриптум: он предсказал, что после краха капитализма и коммунизма наступит вековечная исламская эра.
Иранский политолог АзарНафизи отмечает, что исламизм «использует язык, цели и стремления, излагаемые в марксистских трудах, таким же образом, каким он использует основные положения религии. Его лидеры находятся в такой же степени под влиянием Ленина, Сталина, Мао и ЧеГевары, в какой они находятся под влиянием Пророка».
Многие в марксистском лагере видят в действиях исламистов странное воплощение своих предсказаний. Маркс предсказывал, что в индустриальных странах пролетариат будет доведен до нищеты, восстанет и создаст социалистический строй. Вместо этого пролетариат индустриальных стран стал более зажиточным, а его революционный потенциал постепенно увял. Но через некоторое время появились исламисты, начавшие с иранской революции и осуществившие после этого масштабные террористические акты на территории США и других стран Запада. Для сегодняшних европейских ультралевых это знаменует исполнение предсказаний марксизма: Третий Мир восстал против Запада, хотя и под «неправильным» знаменем и с ошибочными целями. В их глазах мусульмане — это «новые рабы» капитализма, которые «должны объединиться с рабочим классом для того, чтобы разрушить капиталистическую систему». В то время, когда коммунистическое движение находится в упадке, итальянские «Новые Красные Бригады» фактически признают «ведущую роль реакционных духовных лиц».
Это выглядит парадоксом. Ведь в мусульманских странах коммунисты всегда подвергались репрессиям. Коммунистические правительства стремились подавить мусульманство, как, впрочем, и другие религии. В Афганистане война между коммунистами и мусульманами в течение нескольких лет заливала страну кровью. Тем не менее марксистско-исламское содружество существует. Достаточно вспомнить о роли Советского Союза на Ближнем Востоке в последние 50 лет. То же подтверждается историей голосования в ООН по всем вопросам, в том числе связанным с международным терроризмом. Ведь недаром палестинские террористы обучались в Москве на командирских курсах «Выстрел». Международный террорист, бывший студент Университета им. Лумумбы, Ильич Рамирес Санчес (его братьев зовут Ленин и Владимир), уже отбывая пожизненное заключение во Франции, принял мусульманство. Стал мусульманином и другой марксист, ведущий теоретик французской компартии Роже Гароди. Когда он был осужден французским судом за публикацию книги, отрицающей нацистский геноцид против евреев, штраф за него ($20000) заплатило правительство Ирана.
Мааджид Наваз, бывший лидер экстремистской организации Хизбут-Тарир, выступая перед комиссией американского Сената, указывал, что корни исламского экстремизма лежат в его фанатической идеологии, а не в бедности и дискриминации. Говоря о параллелях между марксизмом и исламизмом, он подчеркнул, что оба течения видят все мировые конфликты в свете глобальной идеологической борьбы. Сегодня исламисты хотят, чтобы всем миром правил — «по примеру советского блока» — единый Халифат. «Конфликт между исламизмом и капитализмом, — сказал он, — так же неизбежен, как конфликт между капитализмом и коммунизмом».
Вожди мусульманского мира говорят об этом совершенно открыто.
«Мы в процессе исторической войны между Миром Высокомерия и Миром Ислама», — вещает президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад.
«Мы боремся, чтобы уничтожить вас», — вторит Хуссейн Массави, бывший лидер Хезболлы.
«Очень скоро, волею Аллаха, Рим будет завоеван, как был завоеван Константинополь, как предсказал наш Пророк, — прорицает Юнисаль-Асталь, мулла и депутат от Хамаса. — Отсюда ислам распространится на всю Европу и Америку».
5
Майкл Лейтер, директор американского Национального Центра Контртерроризма, считает, что идеология сегодняшних террористов — политическая, а не религиозная. Из всех живущих в мире мусульман лишь малую долю можно причислить к воинствующим исламистам. Эту точку зрения как будто подтверждают социологические исследования Джона Эспозито и Далии Могахед, опубликованные в книге «Кто говорит от имени ислама».
Но почему же все-таки именно в исламе нашла свою опору эта кровавая идеология?
В центре ислама лежит представление о том, что весь мир и все человечество разделены на Дом Ислама (Дар аль-Ислам) и Дом Войны (Дар аль-Харб). Миссия пророка была распространить Дом Ислама на весь мир: «Аллах послал Мухаммеда с истинной религией, чтобы она победила все другие религии» (Коран, стих 48.28). Средства для этого годятся любые. В другом месте Коран говорит: «Те, кто ведут войну против Аллаха и Его посланца и стремятся причинить вред на земле, должны быть убиты, или распяты, или их руки и ноги должны быть отрезаны, или они должны быть брошены в тюрьму; и на том свете они должны быть сурово наказаны» (Коран, стих 5.33). Европейцев еще в XIX веке поражала непоколебимость веры мусульман и невозможность их обращения в христианство. Даже сегодня в мусульманских странах переход в другую веру — это преступление, наказуемое смертью, — по крайней мере, теоретически.
Согласно мусульманскому учению, главная обязанность мусульманина — это джихад, или священная война. Правда, несмотря на внешнее единство ислама, это ключевое понятие толкуют по-разному: есть и такие, кто видят в нем чисто духовный смысл, отвергают терроризм, зовут к сотрудничеству с другими религиями. Но на нынешней мировой арене все слышнее голоса тех, кто говорит о джихаде в открыто милитаристском ключе. Джихад — это война против неверных либо вероотступников, и бойцам в этой войне Коран обещает в награду добычу на этом свете и рай — на том. Главная же цель джихада — привести весь мир под власть ислама.
Традиция терроризма в исламе также существует с давних пор. Часто говорят, что за Аль-Каидой и Бен-Ладеном стоит воинствующая секта вахаббитов, возникшая на территории нынешней Саудовской Аравии примерно в XVIII веке. Но интересно вспомнить о другой секте — измаилитах, бывших вначале религиозными еретиками внутри ислама. В ХI веке в борьбе за власть с разными группировками это течение выродилось в банду наемных убийц, прятавшихся в недоступных горах на севере Персии и убивавших мусульманских принцев и генералов во имя своего таинственного Имама. Чтобы достичь религиозного экстаза, члены этой секты широко употребляли гашиш, отсюда название «хашишины», или «ассасины». Последнее слово обогатило европейские языки как синоним слова «убийца».
Пожертвовать своей жизнью для благородного дела — такое знакомо разным народам. Но только у мусульманских фанатиков убийство-самоубийство стало рутинным. В корне лежит презрение к человеческой жизни, которое свойственно Востоку вообще, а исламу в особенности. Только мусульманская страна (в данном случае Иран) могла послать через минные поля, под огнем иракской артиллерии, десять тысяч детей, повесив каждому на шею «ключ от рая». Как ни сопоставить это с западным представлением о бесконечной ценности человеческой жизни, которое нашло свое отражение в американской Декларации Независимости: жизнь — это первое из неотъемлемых, Богом данных прав человека.
Легко было бы сказать, что воинствующий фанатизм питается нищетой и невежеством. Да, мусульманский мир далеко отстал и от Запада, и от быстро развивающихся стран тихоокеанского бассейна. Но все девятнадцать убийц 11 сентября и все их арестованные или заподозренные сообщники — выходцы из состоятельных семей, часто получившие образование на Западе, в том числе и в Америке.
Американский ученый ФуадАджами прослеживает процесс радикализации, который захватил политику ислама, начиная с 1980-х годов: «Террор, совершаемый в Израиле Хамасом, Исламским Джихадом и Мучениками Аль-Акса, — это генеральная репетиция будущих, еще более страшных актов... Культ мученичества был освящен. Религия... из утешения и ритуала превратилась в боевое оружие».
Сегодня никакое рассуждение о событиях в мире не обходится без понятия глобализации. Мусульманский экстремизм тоже вышел на мировой рынок, и терроризм стал его главным предметом экспорта. Иногда утверждают, что оккупация Израилем «палестинских» земель — это главная причина арабской враждебности по отношению к Западу. Но это не больше, чем дымовая завеса. Как указывает американский журналист ДеннисПрагер, хотя около 25% палестинских арабов — христиане, террористами-самоубийцами бывают только мусульмане. Еще яснее станет картина, если мы посмотрим, что делается в мире: мусульманское меньшинство воюет против большинства на Филиппинах, в Индии (Кашмир), в Чечне, на Балканах, на Восточном Тиморе. Мусульманское большинство пытается уничтожить «неверных» в Судане (христиане и язычники), Иране (бахаи), Индонезии (индусы и китайцы), Египте (христиане-копты). По всей Африке (Уганда, ЦАР, Камерун, Нигерия) мусульмане рвутся к власти, чтобы установить теократическую диктатуру. В мирном Таиланде участились убийства мусульманами буддийских монахов. И, наконец, в Алжире исламские фанатики ведут кровавую партизанскую войну против недостаточно ортодоксальных единоверцев. По сути дела, в сегодняшнем мире мусульмане так или иначе замешаны в любом вооруженном конфликте.
6
Так что же случилось с исламом? Ведь первое тысячелетие своего существования мусульманство было самой динамичной силой тогдашнего мира. В халифате процветали ремесла и торговля, философия и наука Индии и Персии плодотворно сливались с интеллектуальной традицией Средиземноморья, и границы империи раздвигались. Но в этих успехах уже было заложено зерно будущего упадка.
По мере того, как центр тяжести ислама перемещался — сначала в Дамаск, потом в Багдад, Каир и, наконец, в Константинополь, — менялся состав народов, населявших империю. Чтобы удержать вместе всю эту разнородную массу, требовалась абсолютная монархия с ее неизбежными атрибутами — бюрократией и военной элитой. Вопреки эгалитарным корням ислама, божественное происхождение власти и единая государственная религия стали идеальной почвой для неограниченного абсолютизма. Оттоманская империя, унаследовавшая лидерство в мусульманском мире, достигла своего расцвета в XVI веке, но после этого уже начался застой — политический, экономический и культурный.
История знает примеры того, как страна или нация достигает вершины влияния в мире, даже становится предметом зависти и подражания, а потом тихо сходит на нет. Вспомните заокеанские империи Испании и Голландии, — чтобы не напоминать о более недавних примерах. Но ничто не идет в сравнение с глубиной экономического и политического кризиса в мусульманском мире. Вот цифры, собранные Всемирным Банком (2008). Богатая Саудовская Аравия даже при нынешних ценах на нефть может похвастаться валовым национальным доходом около $20000 на душу населения — меньше израильского $25900. Другая нефтяная держава, Исламская Республика Иран с $10600 на душу населения, стоит уже на одной ступеньке с Белоруссией и Сербией. Что уж говорить о Пакистане ($2600 — рядом с Монголией) или Египте ($5400, чуть пониже Эль-Сальвадора). Подстать и культурный уровень. По данным ЮНЕСКО, в Ираке и Пакистане неграмотны больше 40% мужчин и три четверти женщин. На этом фоне Саудовская Аравия и Иран выглядят не так уж плохо: там неграмотны только 17% мужчин и вдвое больше женщин.
Идеологи ислама часто пытались объяснить эту отсталость кознями чужеземцев — от западного империализма до (представьте себе) монгольского вторжения в XIII веке. Мало кто в мусульманском мире осмеливается взглянуть на причины внутренние.
Бернард Луис, ведущий американский историк-исламовед, признанный даже в арабском мире (редкая честь для еврея), тоже ищет ответа на вопрос: почему деградировала мусульманская цивилизация? Он указывает на отсутствие свободы как основную причину упадка. Чего стоят хотя бы законы, исключающие женщин из активной жизни, лишая общество половины его талантов и энергии. Но главное, считает он, — это полное слияние религиозного и гражданского начал в мусульманстве. В те времена, когда христианская Европа все более определенно проводила черту между государством и церковью («Богово — Богу, кесарево — кесарю»), в мусульманстве «кесаря» не было: Аллах был главой мусульманского сообщества, а Пророк и его наследники действовали как его наместники на земле.
Часто можно услышать такое оправдание: ислам еще слишком молод по сравнению с другими великими религиями. Но иной раз кажется, что мусульманство так никогда и не вышло из детского возраста. Споры вокруг основ веры, многообразие богословских течений, реформация — всего этого не было в мусульманском мире за все четырнадцать столетий его существования. И конечно же, не было ни Возрождения, ни тем более Просвещения. В результате мир этот как бы остался в ином временном измерении.
В самом деле, можно ли представить себе сегодня верующего иудея, который требовал бы забить камнями до смерти неверную жену? Или католика, призывающего к сожжению еретиков на кострах? Даже самые упорные сталинисты вряд ли захотели бы возврата к показательным процессам 30-х годов или китайской Культурной революции.
Но есть еше мусульманские страны, где и отрубание рук за воровство, и побивание камнями остаются юридической нормой. Когда религиозные авторитеты объявили еретической книгу писателя СалманаРушди, сам айятолла Хомейни издал «фатву» — декрет, обязующий любого правоверного наказать смертью «отступника». И в то время, когда Запад давно отказался от идеи строительства мировых империй, воинствующие исламисты призывают к возрождению всемирного халифата.
Как может выглядеть новый халифат, видно на примере Ирана. На первый взгляд, страна идет в ногу с веком, — по крайней мере, по части военной промышленности. И правит ею не какой-нибудь восточный деспот, а парламент. Президент, он же глава правительства, избирается всенародным голосованием. Но на самом деле высшая власть находится в руках религиозного руководства. Муллы, входящие в подобие политбюро под названием «Собрание экспертов», отбрасывают негодных кандидатов в парламент и на пост президента. Они же выбирают Верховного Вождя. А верховный вождь, согласно конституции, командует вооруженными силами, объявляет войну и мир, назначает высшие судебные органы, все командование армии и Революционной гвардии, а также главу радио и телевидения. И главное — утверждает результаты выборов и, если надо, снимает с работы президента. А сам демократически избранный президент — это на самом деле что-то вроде знакомого нам «всероссийского старосты».
Сегодняшний Иран — это образец, с позволения сказать, монолитного единства религиозного «руководства» с формально выборным правительством и повседневной жизнью подданных. Муллы не только предрешают результаты выборов, но и подвергают цензуре искусство и средства массовой информации, определяют содержание учебных программ и нормы поведения.
А теперь замените в этой формуле религию на идеологию. Разве нам не знакома практика, когда идейная чистота была ключом оценки музыки и биологии, экономической теории и теории относительности, не говоря уж о школьных учебниках и избирательных бюллетенях? Что из этого вышло, хорошо известно. Голландский политический деятель ГеертВильдерт не так уж преувеличивает, приравнивая тоталитарную идеологию воинствующего ислама к коммунизму и нацизму.
6
Во всем мире живут примерно полтора миллиарда мусульман. Можно ли судить о их подавляющем большинстве — о мирных, дружелюбных, законопослушных людях — по преступлениям горсточки экстремистов?
Наверное, нельзя. Но так же нельзя и закрывать глаза на неумолимую власть идеологии и культуры ислама над всеми аспектами жизни мусульманской общины.
Сегодня в Европе мусульман около 50 миллионов, это выходцы из всех стран мира — Пакистана, Северной Африки, Турции, Индии. И это число растет неудержимо. По оценкам разных демографов, через 5–10 лет мусульмане составят четверть нселения Европы. Уже сейчас в Марселе, Роттердаме, Мальмё мусульман 25% всего населения. В Париже, Лондоне, Осло, Копенгагене этот процент между 10 и 15.
Угрожают ли эти цифры существованию той европейской цивилизации, которую мы знаем? Ведь за тысячи лет Европа приняла многих пришельцев. Кого сейчас волнует, что предки нынешних романских народов — это большей частью германские варвары, а вовсе не древние римляне. А славянская Русь, впитавшая гены и тюрков, и финнов, и монголов? Не говоря уж об эмигрантской Америке, где потомков немцев, ирландцев, итальянцев больше, чем чистокровных англичан.
Разница заключается именно в ассимиляции. В Западной Европе эмигранты-мусульмане стремятся отгородиться от прочего населения как культурными, так и физическими барьерами. Многие из них, особенно молодежь, не в состоянии найти работу и живут только на пособия в домах, субсидируемых щедрыми западными социальными программами. Пару лет назад весь мир облетели известия из Парижа: молодые погромщики из арабских пригородов поджигали на улицах автомобили, нападали на магазины, автобусы, санитарные машины. Но такие гетто существуют и в других крупных городах. И их обитатели — это главный резерв исламских экстремистов. Один за другим опросы общественного мнения рисуют тревожную картину. Половина французских мусульман считают лояльность по отношению к исламу более важной, чем к Франции, а треть одобряют действия террористов-самоубийц. Половина мусульман в Голландии «понимают» террористов, совершивших атаку в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Треть студентов-мусульман в Англии поддерживают идею всемирного халифата.
Наверное, все-таки неправы те, кто утверждает, что массовая миграция мусульман на Запад намеренно ставит своей целью поглощение Запада исламом. Материальное благополучие западной жизни может быть более сильным магнитом, чем далеко идущие религиозные устремления. Может быть, «умеренные» мусульмане смогут противостоять экстремизму. Но пока именно экстремисты при громовом безмолвии масс определяют видимый окружающему миру облик ислама. И когда религия сливается с политикой, становится трудно провести черту между духовными заветами Пророка и радикальной идеологией исламизма.
Можно ли сегодня винить Мухаммеда и Коран в том, что творят сегодня их воинствующие последователи? Наверное, нет. Но ведь и Карл Маркс не может отвечать за ГУЛаг. И тем не менее...
Давайте еще раз вспомним историю. В совсем еще недавнем ХХ веке марксизм владел умами и сердцами миллионов — от жрецов университетской науки до повстанцев в южноамериканских джунглях. Вслед за Марксом философы стремились не только объяснить мир, но и изменить его. Ради обещанного светлого будущего проливалась кровь в России и Китае, во Вьетнаме и Камбодже, в Эфиопии и на Кубе. Понадобились десятилетия, чтобы человечество увидело идейное банкротство марксистского движения.
Сейчас, как тысячу лет назад, ислам шагает далеко за пределами мест своего рождения. Как писал в «Континенте» Александр Кырлежев*, «...религиозно-цивилизационное противостояние Запада и исламского Востока является действительным и очень острым противостоянием. По существу, речь идет о жизни и смерти». Английские ученые Т. Дж. Линч и Р. С. Синг говорят о том, что для победы над джихадистским исламом требуются «реформа ислама, отделяющая мечеть от государства, модернизация арабского и мусульманского общества и истинное самоуправление».
Но пока мы видим, куда ведут мусульман те, кто сделал смерть и разрушение символом веры своей религии. Образ террориста-самоубийцы, по выражению Бернарда Луиса, становится метафорой для всего мира ислама.
Смогут ли здоровые элементы в мусульманском мире остановить этот марш смерти, чтобы не быть похороненными под лавиной катастрофического крушения?..
Статья рпубликована в журнале "Континент" в 2008 году. "