Если б пришлось уезжать на необитаемый остров, взял бы с собой, пожалуй две книги:
Йога-сутры Патанджали и «Туманность Андромеды» Ефремова.
Но чтение – это настолько большая часть меня, что захотелось потратить час-другой свободного времени, посидеть и вспомнить те книги, которые оставили след в душе.
Возможно, кому-то это будет интересно.
Мама уверяет, что читать я научился сам. То есть, специально меня этому не учили. Так или нет – сам я этого не помню. Но, в любом случае, читать начал очень рано.
В детстве, естественно, читал сказки. Народные – русские, молдавские, арабские, «Сказки Братьев Гримм», сказки народов Севера, казахские сказки.
В младшем школьном возрасте сказки я продолжал читать, но любимыми героями были тогда американские индейцы и рыцари. Индейская тема всегда просыпалась у меня почему-то летом. Во время каникул я перечитывал Сат Ока и романы Фенимора Купера. Книгами, перечитанными по множеству раз и оставившими наиболее яркое впечатление, в тот период были «Таинственные следы», написанные от имени индейского мальчика Сат Ока и «Айвенго» Вальтера Скотта.
К любимым авторам того периода, несомненно отнесу Николая Носова и Владимира Волкова. До сих пор помню, когда в доме появилась книга «Незнайка на Луне» и все спорили, кто будет читать первым. То же самое было и с циклом повестей Волкова про Изумрудный Город.
Немного позднее появился интерес к фантастико-приключенческим романам Жюля Верна и А. Конан Дойла. В этом жанре запомнились «Таинственный остров», «20 тысяч лье» Верна и «Затерянный мир» Дойла.
Позднее, любимыми персонажами Конан Дойла стали Шерлок Холмс и Доктор Ватсон. «Записки» перечитывались по многу раз. Впервые задумался тогда о том, чего можно достичь, систематически упражняя наблюдательность.
Из приключенческой литературы очень нравились рассказы Джека Лондона, и ковбойские истории О Генри. Знаменитых «Трёх мушкетёров» Дюма прочёл уже в институте. Роман понравился, но помню, как образ благородного гасконца в образе Боярского, после прочтения оригинала несколько огрубел и, как бы это сказать - приземлился.
К тому, что запомнилось из приключенческой литературы, добавлю ещё «Территорию» Олега Куваева. Прочёл её недавно, после вышедшего фильма, и не пожалел.
В шестом-седьмом классе начал читать жанр НФ, причём в большей степени американцев – А. Кларка, А. Азимова, Г. Гаррисона, Р. Шекли. Из советских авторов больше всего нравились «Алиса» Кира Булычёва («Сто лет тому вперёд» и др.) и «Электроник» Евгения Велтисова. Естественно, прочёл многие вещи А. Беляева. Из его работ для меня знаковой оказалась повесть «Ариэль». Перечитывал её потом много раз и в разном возрасте.
Тогда же прочёл «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлиту» А. Толстого.
Позднее, в старших классах, очень понравился Станислав Лем. В то время читал его рассказы – о пилоте Пирксе и «Звёздные дневники Йона Тихого». Работы более серьёзного жанра – «Солярис», «Магелланово облако», «Непобедимый», «Мир на Земле» - были прочитаны гораздо позднее, уже в студенческом возрасте. Из рассказов больше всего запомнился «Вероятностные драконы» - из серии про конструкторов Трурля и Клапауция. Только сейчас понимаю, насколько тонко здесь Лем иронизировал над современной теорфизикой.
У Стругацких любимой книгой всегда была и остаётся по сию пору «Понедельник начинается в субботу». Во многом именно эта вещь сформировала моё желание стать физиком. Я действительно поступил на физфак университета, закончил его, но физиком так и не стал. Поздние их вещи интереса не вызывали и не вызывают.
На ту же тему – поглощённостью научным поиском, есть великолепная книга Даниила Гранина «Иду на грозу». Сильная, цельная, «качественная» вещь. Прочёл её в зрелом возрасте, и не один раз.
Очень сочно писал Сергей Павлов – «Лунная радуга», «Акванавты». Среди русскоязычных авторов, на мой взгляд, именно его язык является образцом для жанра научной фантастики.
Из советских фантастов запомнился ещё ранний Василий Головачёв и его роман «Чёрный человек». Читал его в конце 90-х. Тогда же прочёл его цикл «Запрещённая реальность» - фантастический боевик. Сейчас бы не перечитывал, но два любопытных момента отмечу. Во первых, Головачёв здорово обыграл идею Льва Успенского (популяризатора учения Гурджиева) про цивилизацию Инсектов – разумных насекомых, царивших на планете миллионы лет назад. И, во-вторых, в его романах герои практиковали «русбой», который я и знакомые, занимавшиеся восточными системами (каратэ, ушу) в то время считали выдумкой автора. И только лет десять спустя, узнал о его реальных представителях. Сейчас, фактически, это уже довольно-таки раскрученный брэнд среди боевых искусств. Характерные представители – «Система» Рябко, Васильева, «Стрела» Крючкова и «Извор» Грудева.
Но безусловной классикой, и, возможно, вершиной советской фантастики считаю «Туманность Андромеды» Ивана Антоновича Ефремова. Впервые прочитал её классе в шестом. Уже тогда смутно осознавалось коренное отличие этого романа от всей остальной фантастики. И советской, и зарубежной. И с возрастом это ощущение переросло в уверенность. Описание далёкого будущего Земли было настолько непохоже на всё остальное, что я до и после того читал на эту тему - от постапокалипсических до фэнтэзийных сценариев! До сих пор, перечитывая, остаётся ощущение прикосновения к чему-то великому. Примерно тогда же с удовольствием прочёл его «На краю Ойкумены» и «Путешествие Баурджеда». «Таис Афинскую» и «Час быка» осилил, но они мне показались нудноватыми. Про отношение к «Туманности» - характерный эпизод. Как-то обсуждали книгу с друзьями и прозвучал такой тезис: «Нереально. Это надо, чтобы все йогой занимались…» Гораздо позднее открыл для себя его рассказы. Удивительно светлые вещи – всегда балансируют душевное состояние.
Именно с прочтения «Лезвия бритвы» Ефремова открыл для себя философию советского «диамата». Пассаж доктора Гирина о физической красоте женщины как диалектическом единстве противоположных тенденций, разрешаемых в ходе эволюции – это лучшая, на мой взгляд, иллюстрация тезиса о единстве и борьбе противоположностей. После этой книги заинтересовался философией в СССР. Прочёл «Диалектику абстрактного и конкретного» Эвальда Ильенкова. Поразился, насколько взгляды диамата близки восточным концепциям тай-цзы. За исключением одной «мелочи» - полным отсутствием практических методов познания этого единства.
В двадцать – двадцать пять лет огромное впечатление произвели книги Стивена Кинга. Самой сильной его вещью для меня является «Оно».
Об эзотерике я услышал примерно в 87-88 году. Было мне тогда лет 13-14, и я познакомился с человеком, всерьёз интересовавшимся этой темой. Как потом оказалось, он был членом целой группы людей разных возрастов и профессий, объединённых этим интересом. Необычно, что в группу входили только мужчины. Жёны, как правило, были в курсе, но были как-то в стороне. В Союзе к эзотерике отношение у властей было настороженное, поэтому официально они назывались как-то вроде «Клуб любителей творчества Б.Л. Смирнова». У них оказалась целая «подпольная» библиотека. Меня познакомили с библиотекарем и разрешили брать домой книги. Как раз тогда я заинтересовался индийской йогой, информации по которой было тогда немного. По рекомендации руководителя группы, для начала ознакомления с философией йоги мне дали Бхагавадгиту в переводе Б.Л. Смирнова. В этом переводе было много пространных комментариев самого Смирнова, касающихся непосредственно интересующей меня темы. Уже после этого мне дали почитать Вивекананду и Рамачараку. Параллельно, по их рекомендации я прочёл «Хранителей» Толкина и приступил к чтению работ Карлоса Кастанеды. Насколько я помню, в Союзе на тот момент их ещё не издавали. Поэтому Кастанеду, так же, как и Рамачараку с Вивеканандой, я читал в «самиздате» - прошитая пухлая папка отпечатанных на машинке листов формата А4. Естественно, афишировать такое подпольное чтение не рекомендовалось. Чьи это были переводы, я до сих пор не знаю. Интересно было отношение этой группы к эзотерической и «духовной» литературе в целом. Они считали, что силы зла реально присутствуют в мире, и называли их «Пракуром». По этой причине все духовные практики ими (силами зла) со временем намеренно извращаются («пракуризируются»), превращаясь в свою противоположность – вместо пути к духу становятся средствами раздувания эго. В этом плане, они предостерегали меня от каких-либо практических занятий. К тому времени я приступил к занятиям хатха-йогой по книге Б.К.С. Айенгара, изданной тогда почему-то только на украинском языке – «Погляд на йогу». «хатха-йогой заниматься можно, но осторожно» - рекомендовали мне. Из древних учений наименее искажёнными они считали суфизм. Для «входа в тему» мне рекомендовалось начать с «Повести о Ходже Насреддине» Леонида Соловьёва. Из современных авторов весьма ценили работы Кастанеды и книги Льва Успенского – ученика Гурджиева. «Новую модель вселенной» Успенского я тоже прочитал, и получил ответы на многие интересовавшие меня вопросы, но было это значительно позже. Приоритет этих направлений заключался в том, что они открыты миру совсем недавно и не успели «опракуризироваться».
После того, как в 92 году в Приднестровье прошла война, многие разъехались. Сам я тоже уехал поступать в университет, и контакты с этой группой потерялись. Позднее я пытался узнать что с стало с «Клубом», но безуспешно.
Ещё две книги, с которыми я познакомился в тот период – Йога-сутры Патанджали в переводе Островской и Рудого, и замечательная для того времени работа «Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае» Абаева. В «Классической йоге» более-менее понятным для меня было только пространное введение переводчиков, а сами сутры с традиционными комментариями Вьясы читались как учебник по теорфизике. Обе книги я перечитывал по многу раз, неизменно находя всё новые и новые грани. Фактически, после моих многочисленных переездов, из разного рода литературы подобного толка, именно эти две книги в бумажном виде остались со мной до сих пор.
Из прочитанного позднее на околоэзотерическую тему и оказавшее сильное впечатление, назову ещё двух авторов: Олега Бахтиярова («Активное сознание») и Рене Генона – основателя направления, получившего название «Традиционализм». Его представителями считаются Мирча Элиаде и Юлиус Эвола – весьма характерные личности.
Рене Генон написал целый ряд работ, в которых он раскрывает содержание так называемой «Примордиальной» - исконной, первичной – традиции, и показывает её проявление практически во всех известных философских системах – индийской Веданте, китайском даосизме, западном Христианстве и т.д. Центральной работой считается «Множественные состояния бытия».
Благодарю за внимание тех, кто дочитал)
